Дописываю. Думал добавить в предыдущий пост, но боюсь, что он получится рекордно длинным и в принципе тяжело читаемым. «Многа букафф» как никак.
Итак
Однако же, политика политикой, а с некоторых пор меня стал занимать немного другой вопрос: а что чувствует человек на гражданской войне? Каково это строить новое светлое завтра? Каково это, когда привычный мир уходит из-под ног, когда рушится все, что любил и чем жил?
Нам, современному поколению, наверное, никогда не понять революционный восторг своих сверстников начала ХХ в. Мы сполна вкусили от мифического коммунизма, мифического рая на земле. Нам – хватит. А вот тогда… Тогда легко было верить, что все плохое, что есть, изменится разом, вдруг, силой человеческого разума и воли. И кругом – одни герои. И Чапаев, который переплывает Урал, и Щорс – красный командир, и – Конная Буденного раскинулась в степи. А если надо, то смело мы в бой пойдем за власть Советов, и как один умрем, как Павка Корчагин, который помнил, что на алом знамени революции есть и его капли крови. А пафос, пафос-то какой! Комсомольцы-добровольцы, тачанки, буденовки, от тайги до Британских морей, шли лихие эскадроны, с отрядом флотским товарищ Троцкий, и – да много чего еще, даже чекисты с холодной головой и горячим сердцем. Мы наш, мы новый мир построим, и партия – наш рулевой. Вперед, avante, no pasaran. Впрочем, это уже из более позднего.
Ан и с крестьянской ветки если глянуть. Коммуния…. Земли – сколько хочешь. Сей, паши, коси. Ну была продразверстка, так нет ее больше, отменили в 1921 г. Да и как не отменить, когда по стране полыхала Зеленая война, и сам Фрунзе признавался, что окажись у восставших четкое руководство и признанные лидеры, то не усидели бы большевики у руля российского государства. Так ведь успокоилось все, поняли партейцы, что с мужиком ему не совладать. Вон и торговля пошла, и хозяйство свое ставить можно, а надо – так и в город за гвоздями или картузом. Русь крестьянская. Страна Муравия. Инония. И хоть тоскует Есенин по уходящей Руси, сравнивает ее с жеребенком, бегущим за поездом (Милый, милый, смешной дуралей // Ну куда он за ним гонится? // Разве не знает, что живых коней // Победила стальная конница?!) Ну и пусть тоскует, он всю жизнь тосковал. Главное мужик-то – сила, революции – поклон, ох и заживем.
Заживем… До 1927 года. Целых шесть лет Муравии.
Я пишу это через силу. Мне не понять этой героики, этого пафоса, этой мечты и надежд. Я – видел, что такое советская власть. Я вижу, что она сделала с моей страной. И мне больно от этого. И больно укладывать в голове то, что это власти верили, а ее лозунги были для кого-то путеводной звездой. Больно, потому что до сих пор живу при советской власти. Хоть и в немного другой упаковке.
А еще нашим родителям это было понятно. Да что родителям – у меня были солдатики: красные кавалеристы в буденовках, тачанки - ростовчанки и, по-моему, даже Чапаев в бурке. В шестидесятые, в разгар оттепели, образы красных командиров Гражданской войны отечественной интеллигенцией стал рассматриваться антиподом сталинскому тоталитаризму. Это тогда, кажется Евтушенко, за советом собирался к Ленину, а Окуджава ждал, когда комиссары в пыльных шлемах над ним склонятся. Опять романтика, опять героизм, опять… Наши демократы-необольшевики оттуда. Дети родителей-шестидесятников. Комсомольцы, чтоб им…
Проще – о белых. Проще, потому что не видели, что было бы, если бы. Проще, потому что ненавидимая советская власть их неизменно представляла некими выродками и садистами, людьми беспринципными, пошлыми и мелочными. Садистами…. Вы Бабеля почитайте, так оторопь возьмет. Потому как спокойно и меланхолично пишет о вспоротых животах и трупах на полу. Тут даже советский кинематограф в изображении насилия его перещеголять не сумел.
А если без штампов и шаблонов? Каково это терять все, чем дорожил, что любил, во что верил. Еще вчера – ваше благородие, подвиги на фронте и вальсы в собраниях, поклоны, реверансы, восторженность и стабильность, а потом – окопы, марши, грязь, предательство, бесконечные бои против вчерашних друзей, бегство, нищета в Турции или Китае, и работа таксистом или официантом в Париже. Еще вчера ты с поручиком Ивановым поднимал роту в атаку на австрийские позиции, а сегодня комэск Иванов разворачивает против тебя эскадрон лавой. Вчера ты возвращался к родителям в уютную квартиру, а сегодня ее уплотнили, стариков, отца и мать, затолкали в темный чулан, где ты в детстве прятался от няни, а по комнатам деловито и уверенно расхаживают новые хозяева. Хозяева страны, хозяева жизни. Еще вчера ты ловил с братом раков в реке, считал звезды в ночном, пил парное молоко из кринки и косил с отцом траву в заливных лугах, а сегодня брат – бьет Колчака в Сибири, отец с обрезом поджидает продотряд в рощице за деревней, а тебя самого мобилизовали Добровольческую Армию. Уже во второй раз, потому как из Красной Армии удалось дать тягу.
Еще вчера – а сегодня.
Нам, наверное, этого тоже не понять. На нашей исторической памяти такое социальное потрясение тоже происходило – распад СССР и становление новой власти. Тогда многие, презиравшие «бывших», тоже почувствовали, что значит стать «бывшим». Разумеется, не в тех масштабах и не с той жестокостью, а все же таки..
«Бывшие» - это наследие любой Гражданской войны.
Это знак, не имеющий больше цены, —
Сохрани его, друг дорогой;
Это символ когда-то прекрасной страны,
Разоренной жестокой рукой.
Да поведает он свой печальный рассказ
Тем, кто память хранит о былом,
О земле — колыбели священной для нас,
О грозе, полыхавшей огнем.
Неизвестный поэт, «Стихи на оборотной стороне денежной купюры Конфедерации»
Это из «Унесенных ветром» Митчелл. Тоже боль. Тоже память о прошлом. Тоже: «Вспомни, как было прекрасно». Ужас сожженной Саванны и кровь Геттисберга, вытоптанная Джорджия и марш босых техасских ополченцев по декабрьскому снегу Пенсильвании. И – оккупационный режим, хоть и называется мирно – Реконструкция, и – новые хозяева, новые порядки, новые… И мир никогда не будет прежним.
Пока я жив, я буду мучить память
Воспоминанием, о дальних хуторах,
Не уроню мое святое знамя,
Не опущу трехцветный русский флаг
Но память слабая уже теряет силы
Тускнеет зеркало души моей сильней
Бегут года, а край Отчизны милой
Несется в темь, как стая лебедей-
Н.А.Келин
Та же боль. Та же память о прошлом. Та же: «Вспомни, как было прекрасно». Отважный Кубанский Ледяной поход и мужественный Сибирский поход каппелевцев, пылающие донские станицы и кровь Петрограда, Омска и Орла. И эвакуация, эмиграция, уход, бегство. Караваны судов из Севастополя. Прощальная песнь пароходных гудков. Плач..
И – новые хозяева, новые порядки, новые… И мир никогда не будет прежним.
Только не Америка, а Россия.
Человеческое сознание склонно к идеализации. А идеализировать проще то, что никогда не видел, о чем имеешь самые смутные представления. Образ белого офицера, да и офицера вообще, стал смущать русскую, ан пардон – советскую, душу уже в 30-ые. А власть хочешь не хочешь, вернулась от командармов, комэсков и комкоров к генералам, полковникам, капитанам. А потом и к офицерам. Хоть и снабдив это соответствующей идеологической чушью. Да и время было – реабилитации русской истории тов. Сталиным. С поправкой на учение тов. Ленина. А все ж таки…
А во все те же шестидесятые на былое воинство стали смотреть иными глазами. Видно, началось повальное переосмысление родного прошлого. Правда, как водится, полярно. Сегодня плохо, а у власти – наследники красных? Ясно, хорошо, если бы были наследники белых. А сами былые – герои, каких поискать.
И понеслось… Кинематограф белого офицера уже не показывает варваром. Напротив, белогвардеец глубоко интеллигентен, но с судьбой глубоко трагичной. Тут и булгаковский «Бег», и «Служили два товарища», и… Да много чего… Кое-когда даже очень в точку попадали. Мне (уже цитировал) резцом по мрамору врезался в память романс Сержа из «Государственной границы» 1981 г.
Я хочу попросить вас – скорей преклоните колени
Затеплите лампаду, или белую Божью свечу
Государь Император сегодня поутру расстрелян
И Наследник престола Российского отдан во власть палачу
Я хочу вам сказать – изменили мы долгу и вере
Но страха и подлости мы изменить не смогли
И за это судьба нам полною мерой отмерит
По два метра веревки и по два аршина земли
Коротко, образно, емко и на редкость точно передана вся трагедия русского офицерства, вся трагедия России в ХХ веке.
Ну а сверх этого были модные (особенно в 80-ые – в духе фрондерства) новоделы на манер белогвардейских романсов. Как то самый известный «Поручик Голицын». Кто его только не пел: от ура-патриотической Бичевской до еврейских шансонье в кабаках. А с «Поручиком…» в одном ряду появится еще много чего… И пойдет, пойдет… До дня сегодняшнего. До «Адмирала». Упоение белым движением, преклонением…
История не знает сослагательного наклонения. Банально, но это так. А все же, в духе альтернативной истории, представим: а если бы белые победили. То что бы было с Родиной и с нами. Конечно, весьма условно, с натяжками, но из истории мы сумеем почерпнуть пару примеров. Генеральская хунта, которая неизбежно образовалась бы после победы над красными, могла повести Россию по пути восстановления традиционализма. Как Франко в Испании. Когда «превыше всего Испания, а превыше Испании – Бог». А со смертью генерала – восстановленная монархия. Только вот были ли белые демагоги подобны Франко? Или все после хунты – Учредительное собрание, Веймарская республика по-русски, нескончаемый хаос на фоне национального унижения, и какой-нибудь бывший унтер-недоучка во главе Национал-социалистической русской рабочей партии? И вторая мировая, выходящая не из берлинских, а из московских недр? И поражение? И клеймо вечно позора, которое до сих пор носит на лбу немецкий народ, расплачиваясь за бредни сумасшедшего австрийца? А то и распад: Сибирь отдельно, Идель-Урал отдельно, Казакия отдельно, а Россия у Воронежа и Смоленска заканчивается? А то и ядерные грибы не в Хиросиме, а во Владивостоке? Хм, а может и в Лондоне?
Или же хунта куда-нибудь к демократии привела бы? Как в Италии, как в Аргентине?
Сложно.
Ясно одно. Императорской России больше было бы. А проблем у новой России – стало бы столько же, сколько и у Красной России.
А все, все же…
Белая гвардия, путь твой высок:
Черному дулу — грудь и висок
Не лебедей это в небе стая:
Белогвардейская рать святая.
Если действительно белая. Вот самое время вспомнить, что белый – цвет французского королевского стяга, усеянного золотыми лилиями. Цвет Монархии. Цвет Государя. Цвет чистоты и справедливости.
Белизна — угроза Черноте.
Белый храм грозит гробам и грому.
Бледный праведник грозит Содому
Не мечом — а лилией в щите!
И лично для меня белый останется цветом роялистского сопротивления шуанов, цветом традиционалистской борьбы, цветом – угрозой темноте.
Вандеей, как образом праведного мятежа против неправедной власти.
Не лебедей это в небе стая:
Белогвардейская рать святая
Белым видением тает, тает...
Старого мира — последний сон:
Молодость — Доблесть — Вандея — Дон.
Жаль, что в русской истории «Дон» так и не вошел в этот смысловой ряд.
Молодость — Доблесть — Вандея
Итак
Однако же, политика политикой, а с некоторых пор меня стал занимать немного другой вопрос: а что чувствует человек на гражданской войне? Каково это строить новое светлое завтра? Каково это, когда привычный мир уходит из-под ног, когда рушится все, что любил и чем жил?
Нам, современному поколению, наверное, никогда не понять революционный восторг своих сверстников начала ХХ в. Мы сполна вкусили от мифического коммунизма, мифического рая на земле. Нам – хватит. А вот тогда… Тогда легко было верить, что все плохое, что есть, изменится разом, вдруг, силой человеческого разума и воли. И кругом – одни герои. И Чапаев, который переплывает Урал, и Щорс – красный командир, и – Конная Буденного раскинулась в степи. А если надо, то смело мы в бой пойдем за власть Советов, и как один умрем, как Павка Корчагин, который помнил, что на алом знамени революции есть и его капли крови. А пафос, пафос-то какой! Комсомольцы-добровольцы, тачанки, буденовки, от тайги до Британских морей, шли лихие эскадроны, с отрядом флотским товарищ Троцкий, и – да много чего еще, даже чекисты с холодной головой и горячим сердцем. Мы наш, мы новый мир построим, и партия – наш рулевой. Вперед, avante, no pasaran. Впрочем, это уже из более позднего.
Ан и с крестьянской ветки если глянуть. Коммуния…. Земли – сколько хочешь. Сей, паши, коси. Ну была продразверстка, так нет ее больше, отменили в 1921 г. Да и как не отменить, когда по стране полыхала Зеленая война, и сам Фрунзе признавался, что окажись у восставших четкое руководство и признанные лидеры, то не усидели бы большевики у руля российского государства. Так ведь успокоилось все, поняли партейцы, что с мужиком ему не совладать. Вон и торговля пошла, и хозяйство свое ставить можно, а надо – так и в город за гвоздями или картузом. Русь крестьянская. Страна Муравия. Инония. И хоть тоскует Есенин по уходящей Руси, сравнивает ее с жеребенком, бегущим за поездом (Милый, милый, смешной дуралей // Ну куда он за ним гонится? // Разве не знает, что живых коней // Победила стальная конница?!) Ну и пусть тоскует, он всю жизнь тосковал. Главное мужик-то – сила, революции – поклон, ох и заживем.
Заживем… До 1927 года. Целых шесть лет Муравии.
Я пишу это через силу. Мне не понять этой героики, этого пафоса, этой мечты и надежд. Я – видел, что такое советская власть. Я вижу, что она сделала с моей страной. И мне больно от этого. И больно укладывать в голове то, что это власти верили, а ее лозунги были для кого-то путеводной звездой. Больно, потому что до сих пор живу при советской власти. Хоть и в немного другой упаковке.
А еще нашим родителям это было понятно. Да что родителям – у меня были солдатики: красные кавалеристы в буденовках, тачанки - ростовчанки и, по-моему, даже Чапаев в бурке. В шестидесятые, в разгар оттепели, образы красных командиров Гражданской войны отечественной интеллигенцией стал рассматриваться антиподом сталинскому тоталитаризму. Это тогда, кажется Евтушенко, за советом собирался к Ленину, а Окуджава ждал, когда комиссары в пыльных шлемах над ним склонятся. Опять романтика, опять героизм, опять… Наши демократы-необольшевики оттуда. Дети родителей-шестидесятников. Комсомольцы, чтоб им…
Проще – о белых. Проще, потому что не видели, что было бы, если бы. Проще, потому что ненавидимая советская власть их неизменно представляла некими выродками и садистами, людьми беспринципными, пошлыми и мелочными. Садистами…. Вы Бабеля почитайте, так оторопь возьмет. Потому как спокойно и меланхолично пишет о вспоротых животах и трупах на полу. Тут даже советский кинематограф в изображении насилия его перещеголять не сумел.
А если без штампов и шаблонов? Каково это терять все, чем дорожил, что любил, во что верил. Еще вчера – ваше благородие, подвиги на фронте и вальсы в собраниях, поклоны, реверансы, восторженность и стабильность, а потом – окопы, марши, грязь, предательство, бесконечные бои против вчерашних друзей, бегство, нищета в Турции или Китае, и работа таксистом или официантом в Париже. Еще вчера ты с поручиком Ивановым поднимал роту в атаку на австрийские позиции, а сегодня комэск Иванов разворачивает против тебя эскадрон лавой. Вчера ты возвращался к родителям в уютную квартиру, а сегодня ее уплотнили, стариков, отца и мать, затолкали в темный чулан, где ты в детстве прятался от няни, а по комнатам деловито и уверенно расхаживают новые хозяева. Хозяева страны, хозяева жизни. Еще вчера ты ловил с братом раков в реке, считал звезды в ночном, пил парное молоко из кринки и косил с отцом траву в заливных лугах, а сегодня брат – бьет Колчака в Сибири, отец с обрезом поджидает продотряд в рощице за деревней, а тебя самого мобилизовали Добровольческую Армию. Уже во второй раз, потому как из Красной Армии удалось дать тягу.
Еще вчера – а сегодня.
Нам, наверное, этого тоже не понять. На нашей исторической памяти такое социальное потрясение тоже происходило – распад СССР и становление новой власти. Тогда многие, презиравшие «бывших», тоже почувствовали, что значит стать «бывшим». Разумеется, не в тех масштабах и не с той жестокостью, а все же таки..
«Бывшие» - это наследие любой Гражданской войны.
Это знак, не имеющий больше цены, —
Сохрани его, друг дорогой;
Это символ когда-то прекрасной страны,
Разоренной жестокой рукой.
Да поведает он свой печальный рассказ
Тем, кто память хранит о былом,
О земле — колыбели священной для нас,
О грозе, полыхавшей огнем.
Неизвестный поэт, «Стихи на оборотной стороне денежной купюры Конфедерации»
Это из «Унесенных ветром» Митчелл. Тоже боль. Тоже память о прошлом. Тоже: «Вспомни, как было прекрасно». Ужас сожженной Саванны и кровь Геттисберга, вытоптанная Джорджия и марш босых техасских ополченцев по декабрьскому снегу Пенсильвании. И – оккупационный режим, хоть и называется мирно – Реконструкция, и – новые хозяева, новые порядки, новые… И мир никогда не будет прежним.
Пока я жив, я буду мучить память
Воспоминанием, о дальних хуторах,
Не уроню мое святое знамя,
Не опущу трехцветный русский флаг
Но память слабая уже теряет силы
Тускнеет зеркало души моей сильней
Бегут года, а край Отчизны милой
Несется в темь, как стая лебедей-
Н.А.Келин
Та же боль. Та же память о прошлом. Та же: «Вспомни, как было прекрасно». Отважный Кубанский Ледяной поход и мужественный Сибирский поход каппелевцев, пылающие донские станицы и кровь Петрограда, Омска и Орла. И эвакуация, эмиграция, уход, бегство. Караваны судов из Севастополя. Прощальная песнь пароходных гудков. Плач..
И – новые хозяева, новые порядки, новые… И мир никогда не будет прежним.
Только не Америка, а Россия.
Человеческое сознание склонно к идеализации. А идеализировать проще то, что никогда не видел, о чем имеешь самые смутные представления. Образ белого офицера, да и офицера вообще, стал смущать русскую, ан пардон – советскую, душу уже в 30-ые. А власть хочешь не хочешь, вернулась от командармов, комэсков и комкоров к генералам, полковникам, капитанам. А потом и к офицерам. Хоть и снабдив это соответствующей идеологической чушью. Да и время было – реабилитации русской истории тов. Сталиным. С поправкой на учение тов. Ленина. А все ж таки…
А во все те же шестидесятые на былое воинство стали смотреть иными глазами. Видно, началось повальное переосмысление родного прошлого. Правда, как водится, полярно. Сегодня плохо, а у власти – наследники красных? Ясно, хорошо, если бы были наследники белых. А сами былые – герои, каких поискать.
И понеслось… Кинематограф белого офицера уже не показывает варваром. Напротив, белогвардеец глубоко интеллигентен, но с судьбой глубоко трагичной. Тут и булгаковский «Бег», и «Служили два товарища», и… Да много чего… Кое-когда даже очень в точку попадали. Мне (уже цитировал) резцом по мрамору врезался в память романс Сержа из «Государственной границы» 1981 г.
Я хочу попросить вас – скорей преклоните колени
Затеплите лампаду, или белую Божью свечу
Государь Император сегодня поутру расстрелян
И Наследник престола Российского отдан во власть палачу
Я хочу вам сказать – изменили мы долгу и вере
Но страха и подлости мы изменить не смогли
И за это судьба нам полною мерой отмерит
По два метра веревки и по два аршина земли
Коротко, образно, емко и на редкость точно передана вся трагедия русского офицерства, вся трагедия России в ХХ веке.
Ну а сверх этого были модные (особенно в 80-ые – в духе фрондерства) новоделы на манер белогвардейских романсов. Как то самый известный «Поручик Голицын». Кто его только не пел: от ура-патриотической Бичевской до еврейских шансонье в кабаках. А с «Поручиком…» в одном ряду появится еще много чего… И пойдет, пойдет… До дня сегодняшнего. До «Адмирала». Упоение белым движением, преклонением…
История не знает сослагательного наклонения. Банально, но это так. А все же, в духе альтернативной истории, представим: а если бы белые победили. То что бы было с Родиной и с нами. Конечно, весьма условно, с натяжками, но из истории мы сумеем почерпнуть пару примеров. Генеральская хунта, которая неизбежно образовалась бы после победы над красными, могла повести Россию по пути восстановления традиционализма. Как Франко в Испании. Когда «превыше всего Испания, а превыше Испании – Бог». А со смертью генерала – восстановленная монархия. Только вот были ли белые демагоги подобны Франко? Или все после хунты – Учредительное собрание, Веймарская республика по-русски, нескончаемый хаос на фоне национального унижения, и какой-нибудь бывший унтер-недоучка во главе Национал-социалистической русской рабочей партии? И вторая мировая, выходящая не из берлинских, а из московских недр? И поражение? И клеймо вечно позора, которое до сих пор носит на лбу немецкий народ, расплачиваясь за бредни сумасшедшего австрийца? А то и распад: Сибирь отдельно, Идель-Урал отдельно, Казакия отдельно, а Россия у Воронежа и Смоленска заканчивается? А то и ядерные грибы не в Хиросиме, а во Владивостоке? Хм, а может и в Лондоне?
Или же хунта куда-нибудь к демократии привела бы? Как в Италии, как в Аргентине?
Сложно.
Ясно одно. Императорской России больше было бы. А проблем у новой России – стало бы столько же, сколько и у Красной России.
А все, все же…
Белая гвардия, путь твой высок:
Черному дулу — грудь и висок
Не лебедей это в небе стая:
Белогвардейская рать святая.
Если действительно белая. Вот самое время вспомнить, что белый – цвет французского королевского стяга, усеянного золотыми лилиями. Цвет Монархии. Цвет Государя. Цвет чистоты и справедливости.
Белизна — угроза Черноте.
Белый храм грозит гробам и грому.
Бледный праведник грозит Содому
Не мечом — а лилией в щите!
И лично для меня белый останется цветом роялистского сопротивления шуанов, цветом традиционалистской борьбы, цветом – угрозой темноте.
Вандеей, как образом праведного мятежа против неправедной власти.
Не лебедей это в небе стая:
Белогвардейская рать святая
Белым видением тает, тает...
Старого мира — последний сон:
Молодость — Доблесть — Вандея — Дон.
Жаль, что в русской истории «Дон» так и не вошел в этот смысловой ряд.
Молодость — Доблесть — Вандея