Снова почитал diary.ru. Снова захотелось превратить дневник в подробное описание собственного бытия, вынесенного на суд публики. Снова испугался этого и решил, что если и говорить, то все теми же загадками.
А поговорить хочется.
Ну, Рыцарь, не быть тебе ни Тристаном, ни Ланселотом. А та, с потупленными глазами и скромной улыбкой, не станет ни Изольдой, ни Гвиниверой. Её право, тебе ответ….
Ты просил ответа? Ты искал покоя? Ты хотел освещенной дороги? Бери…
Сердце не успокоится: трус, циник, безмозглый идеалист, глупец
Разум торжествует: все это горячило твою душу, но не укладывалось в твои принципы, а вот теперь и сердцу отказали. Не понял, не решился, не посмел, не надо.
И опять в голове роятся ехидные злые мысли: да как она смеет? да тебе стоит только, и – все к твоим ногам? да чего это ради? и вообще
Отвечай мне, картонажный мастер,
Что ты думал, делая альбом,
Для стихов о самой нежной страсти
Толщиною в настоящий том.
Картонажный мастер, глупый-глупый,
Видишь, кончилась моя страда,
Губы милой были слишком скупы,
Сердце не дрожало никогда.
Страсть пропела песней лебединой,
Никогда ей не запеть опять,
Также как и женщине с мужчиной,
Никогда друг друга не понять.
Но звучит мне голос настоящий,
Голос жизни, милой для меня,
Звонкий, словно водопад гремящий,
Словно гул растущего огня:
«В этом мире есть большие звезды,
В этом мире есть моря и горы,
Здесь любила Беатриче Данта,
Здесь ахейцы разорили Трою.
Если ты теперь же не забудешь
Девушку с огромными глазами,
Девушку с искусными речами,
Девушку, которой ты не нужен,
То и жить ты значит не достоин!»
У Гумилева как-то так, пишу по памяти.
Ну да, не достоин. Да только закрываю глаза, а перед ними ее улыбка, нежный взгляд, а ушах стоит звонкий голосок. Но
…когда женщина с прекрасным лицом
Единственно дорогим во вселенной
Скажет: «Я не люблю Вас»,
Я учу их как улыбнуться,
И уйти, и не возвращаться больше.
Опять Гумилев. Ладно. Будем бороться. Будем. В девятнадцатую же осень победил. И ничего: жив-здоров, бодр и весел.
А все ж кажется, что сейчас куда сложнее.
Господи, как же тяжело…
А поговорить хочется.
Ну, Рыцарь, не быть тебе ни Тристаном, ни Ланселотом. А та, с потупленными глазами и скромной улыбкой, не станет ни Изольдой, ни Гвиниверой. Её право, тебе ответ….
Ты просил ответа? Ты искал покоя? Ты хотел освещенной дороги? Бери…
Сердце не успокоится: трус, циник, безмозглый идеалист, глупец
Разум торжествует: все это горячило твою душу, но не укладывалось в твои принципы, а вот теперь и сердцу отказали. Не понял, не решился, не посмел, не надо.
И опять в голове роятся ехидные злые мысли: да как она смеет? да тебе стоит только, и – все к твоим ногам? да чего это ради? и вообще
Отвечай мне, картонажный мастер,
Что ты думал, делая альбом,
Для стихов о самой нежной страсти
Толщиною в настоящий том.
Картонажный мастер, глупый-глупый,
Видишь, кончилась моя страда,
Губы милой были слишком скупы,
Сердце не дрожало никогда.
Страсть пропела песней лебединой,
Никогда ей не запеть опять,
Также как и женщине с мужчиной,
Никогда друг друга не понять.
Но звучит мне голос настоящий,
Голос жизни, милой для меня,
Звонкий, словно водопад гремящий,
Словно гул растущего огня:
«В этом мире есть большие звезды,
В этом мире есть моря и горы,
Здесь любила Беатриче Данта,
Здесь ахейцы разорили Трою.
Если ты теперь же не забудешь
Девушку с огромными глазами,
Девушку с искусными речами,
Девушку, которой ты не нужен,
То и жить ты значит не достоин!»
У Гумилева как-то так, пишу по памяти.
Ну да, не достоин. Да только закрываю глаза, а перед ними ее улыбка, нежный взгляд, а ушах стоит звонкий голосок. Но
…когда женщина с прекрасным лицом
Единственно дорогим во вселенной
Скажет: «Я не люблю Вас»,
Я учу их как улыбнуться,
И уйти, и не возвращаться больше.
Опять Гумилев. Ладно. Будем бороться. Будем. В девятнадцатую же осень победил. И ничего: жив-здоров, бодр и весел.
А все ж кажется, что сейчас куда сложнее.
Господи, как же тяжело…