Как можно нарисовать в своем сознании отвлеченный идеализированный образ, после искать его в реальном человеке? Можно! Пробовал в девятнадцатую осень. Удивительное состояние, когда пребываешь в собственных грезах, когда не замечаешь в человеке ничего, кроме того, что сам хочешь в нем видеть, когда хочется петь, даже если не умеешь, когда хочется нацепить на себя куртуазную маску и упиваться своею галантностью, когда нападает непреодолимое желание писать стихи и, что удивительно, они пишутся с поразительной быстротой, легкостью и даже облекаются в сносную форму:
Прелесть этих таинственных глаз,
Разнеслась до краев Ойкумены,
Сотни принцев решались не раз
Покорить сердце новой Елены.
Или
Мани как роза в девственном саду,
Сверкай же словно бриллиант на солнце,
Ты скажешь слово – тысячи пойдут
В огонь иль лед, нырнут на дно колодца…
И хоть вырваны строки из контекста (а последнее четверостишие – так и вообще составная часть акростиха), но иллюстрацией могут служить вполне наглядной. И речь-то становится изящной, и поведение – пафосным, и сам – каким-то не таким.
А знаете каково это так и не найти этот самый идеал в той, кого так упорно идеализировал, пусть и без должной смелости? Осознать, что она самовлюбленна, горделива, пуста и… обыденна до серости, такая как все? Ой как неприятно. И – больно. И не поймешь отчего! Просто целиком съедающая тоска и бесконечная грусть, сменяемые приступами то безумного гнева, то глубокой апатии.
Да есть ли смысл о глупости мечтать?
У ног как раб или верный пес валяться?
Шептать, желать, просить и звать?
И перед куклой бездушной унижаться?
Тоже, между прочим, из акростиха. Вот ведь писалось! Влет!
А как переваривалось! По-корчагински, если хотите, мучительно больно. Но закончилось – решительно
Только статуи свергнуты ныне,
С пьедесталов обрушены в грязь,
Посмотрите, рабы и рабыни.
Так ли светел был прежний ваш князь?!
А потом пустота. И железобетонная стена, мною самим построенная. Но пробиваемая время от времени мелодиями из того времени:
…C'est pas que j'ai le coeur à rire
Je l'aurais plutôt à mourir
De les voir si joyeux
De les voir si heureux
Moi qu'aucune ne femme
ne regardera jamais dans les yeux.
А может я не взглянул, боясь разочарования? Вот-вот, скорее всего…
А произведение, многие арии которого я до сих пор помню, было вообще философско-лирическим кладезем на протяжении трех лет (немало!).
Знаете, а ведь все здесь описанное было пережито на ногах, без обсуждения с кем-то, без советов со стороны (ну разве что самых общих). Своими силами. Тяжело было пережито. Но – было. И никому потом не рассказывалось (впрочем, рассказывалось, единожды, в пылу жаркой дискуссии, дабы осадить оппонента, даже оппонентку, поразвернуть ей мозги). А зачем сейчас пишу? С чего вдруг решил пооткровенничать? Отвечу.
Не хочу возвращаться в свою девятнадцатую осень. А с некоторых пор кажется, что уже вернулся….