А меж тем о проведенных трех майских днях стоит написать. Потому как они позволили вырваться из привычной толчеи и суеты и переместиться от земли в отвлеченном виде к земле вполне осязаемой.

Из города прибыл к родным пенатам, честно соврав родному начальству о том, что ехать нужно до зарезу, а не то жалоб чуть ли не в столицу на мою персону не избежать. А что: в канцелярию графа про мою милость последними (или не очень, но уж уверенными – точно) словами челом били, так долго ли до столицы такими темпами? И что обидно: ладно бы за дело, так ведь человек пять солидов получил, 36 югеров от него никуда не делись, и чем не жить? Ну а то, что прево с шерифом договориться не могут, так я-то причем здесь? Как бы там ни было, начальство было озадачено возможными трудностями писательского толка, а потому я короткий рабочий день превратил в очень короткий под одобрительное кивание и напутственное помахивание сюзеренной ручкой.


Diligentiae magistra est

И вот рыцарь, мня себя ничуть не меньше Луция Квинкция Цинцинната, заявился в родительский дом и с порога стал проявлять для себя самого удивительную сельскохозяйственную прыть. Да-да, дома я оказался в начале четвертого дня, а в начале пятого родители были отряжены для посадки картофеля. Нет, не картофеля, а картошки, чего тут невесть что городить!

Что до картошки, то по части ее посадки в семье особый ритуал. Мать, как инженер с тридцатилетним стажем, проводит первую борозду, отмечающую не только будущую грядку, но и весь строй картофельного поля. Словом ни дать, ни взять китайский ван с ритуальной первой бороздой. Засим материнские труды сводятся лишь к наполнению ведер семенным материалом. Отец, инженерный стаж которого поменьше, зато слесарный многократно больше, упражняется с лопатой по части лунок под посевы, проявляя при этом чудеса глазомера и неутомимость пахаря. Ну а мне с двухлетним изучением черчения в школе больше ведра с нарезанными картошинами, которые следует бросать с известной меткостью в означенные лунки, не доверяли. В год сегодняшний отец, утомившись от трудов, вручил мне лопату и свою роль в картофелесажании, а сам с видом сеятеля подгонял меня не столько словом, сколько авторитетом. Чередовались мы с ним исключительно на началах справедливости: две грядки я с лопатой, две грядки – он. Моему глазомеру до отцовского далеко, материнские окрики слышны были через раз, так что в конце мая я неизбежно должен посмеяться тому, как картофельные кусты уподобятся шеренге алкашей-пятнадцатисуточников. Однако же смех смехом, но за три часа немногим меньше климы было побеждено. Все, с главной огородной культурой разделались споро, уверенно и неожиданно, если учесть, что родители планировали все эти работы дня на три.


Правда, от такого внезапного стахановства у меня на следующий день мышцы пели пока тихие, но настойчивые песни. И пока песни не стали совершенно оголтелыми, я отправился упражняться с лопатой и граблями. Упражнения были не напрасны: невскопанной земли не осталось. Хотя на мою долю и вышло-то полтора акта.

Parsimoniae magistra est

А еще был лук, сажая который приходилось проявлять не латинскую бережливость, а акробатическое балансирование на правой ноге, отчего стопа принялась болеть довольно усиленно. А сверх того не одно ведро воды было принесено к грядкам с чесноком, шпинатом, салатом, морковью, фасолью, петрушкой, щавелем и даже земляникой.

Вот уже после второго дня трудов и забот мышцы о себе дали знать уверенно и настойчиво. Выворачивались кистевые суставы, ныли мышцы ног, крутило стопы и дергало левое плечо. В качество терапии была предложена пикировка капустной рассады, занятие кропотливое, монотонное, не тяжелое на предмет физических усилий, но сложное по части все тех же гимнастических этюдов: на четвереньках у самой земли, опирая почти всю свою массу на левую нерабочую руку. И так часа два.

Повторю: не знаю насчет бережливости, но хозяйственность проявлена уж более чем.

Iustitiae magistra est

Вот уж и думать не думал, что помимо трудов дома предстоит еще и поучаствовать в сражении. Ну или укрощении. Это уж как хотите. Напомню: во дворе еще зачем-то держатся пять кур. Осенью к ним поселили купленного соседского петуха. Для дисциплины, физиологии и системности что ли. Пока петух был еще не совсем петухом, а скорее большим цыпленком, то норов свой проявлять он не старался, хотя на окружающих людей (и на меня среди них) косился подозрительно и не без недоверия. А тут вот весна, свежий воздух, возраст почти год. Словом, выхожу я поутру во двор, прохаживаюсь мирно взад и вперед, как вдруг вижу, что на меня с поднятыми перьями и балансирующими крыльями несется наш петух. Вот сволочь, а! Добежать до цели, коей я и был, годовалый задира не успел, потому как был встречен неприцельным, но метким пинком в грудь, отчего отлетел на несколько метров. Правда, я по третьему закону Ньютона тоже отлетел и даже локоть оцарапал. Вот тут ярость закипела в моей голове со всею беспощадностью. Кидаться! На хозяина! Сволочь! Дальше в ход пошла стоящая поодаль метла, которая дважды опустилась на коварную птицу. В итоге петух решительно оставил попытки контратак и забился в уголок потемнее.

«Значит так: или петух лишается головы традиционным путем, или будет забит палкой по макушке», - с таким ультиматумом я обратился к родителям. В итоге был выбран компромиссный вариант: куры держатся в концлагере (перед их сараем устроен небольшой загончик с калиткой). Но от идеи персонального геноцида петуха я не отказался. «А вот нас он не трогает! Мы его кормим, поим. Ты с ним поласковее будь! И вообще: тебе показалось!», - так меня увещевали, причем особенно преуспел отец. Зря.

На другой день отец с совершенно благими намерениями и миской зерна отправился к курам. И едва только собрался от них выходить, как получил удар по ноге. А потом еще один. Меня-то петух атаковал почти по-рыцарски, лоб в лоб, а вот отца – со всей своей петушиной коварностью с тыла. Неудивительно, что отец разозлился на неблагодарную птицу куда сильнее моего. Я собственно и про атаку-то догадался, увидев отчаянно мечущегося по двору петуха и отца с метлой в руках. И если я ограничился парой ударов, то отец оторвался от души.

В итоге число сторонников выборочного холокоста увеличилось. Мать со всей женской благожелательностью честно исполняла роль правозащитной организации орнитологической направленности. Исполняла один день. Потому как на следующий день петух и на нее напал. Тем самым начисто лишив себя союзников и обрекая себя на пожизненный концлагерь. Правда, он, сволочь, учится летать. И у него даже получается взлететь на забор персонального Равенсбрюка. Хотя в свою последнюю попытку к побегу он был сбит уже хрестоматийной метлой, но все равно.

В общем, вопрос о наваристой домашней лапше на курином бульоне остается лишь вопросом времени.

Vita rustica honestissima et suavissima est

Но помимо трудов и боев был, разумеется, и отдых. Честности может и не было, зато созерцание и размышление – сколько угодно. Я впервые насладился теплым весенним закатом, неспешным журчанием реки, утомленной дневной суетой, тихим шелестом успокаивающейся листвы и последним лучами заходящего солнца. Впервые в этом году я сидел на лавочке с отцом, молча считая загорающиеся звезды, провожая еле видимые облака, поеживаясь от еще холодной вечерней зори. В такие минуты и я, и он понимаем ненужность слов. Все скажет соловей, который запел в саду как раз в эти дни. Днем все проговорит нежная зелень Западной горы, цветущая слива и терпкий аромат тополиного листа. А вечером – комары, звенящие над ухом, Алькор и Арктур на темнеющем небосклоне, шорох молодой травы и – трель соловья. Говорят, хорошая примета весной услышать первым именно соловья. Что же: посмотрим!

В конце концов vita rustica и впрямь suavissima est. Может быть соберусь и сделаю ее еще и honestissima.

А пока…

DIXI